Итоги операции "Паутина": в Московском общественном транспорте будут предупреждать об атаке дронов. Лишатся ли "друзья Путина" в силовом блоке своих должностей? Как война дронов меняет архитектуру мировой безопасности?
Грани времени. Итоги 23-й недели Мумин Шакиров подводит с экс-офицером ВВС Украины Анатолием Храпчинским и главой расследовательского проекта "Система" Андреем Сошниковым.
1 июня украинские спецслужбы проверили на прочность не только российское ПВО, но и чувство превосходства кремлевских обитателей. Операция “Паутина” – один из самых дерзких и технологичных ударов за всё время войны – прошла не в приграничной зоне, а в глубине России, в нескольких областях, включая Сибирь и Дальний Восток. Путин молчал четыре дня, как и ФСБ, и Минобороны. Затем замминистра иностранных дел Сергей Рябков сообщил: “Самолёты не уничтожены, а повреждены... их восстановят”. Далее “Паутину” скупо комментировали помощник президента России Юрий Ушаков и пресс-секретарь Кремля Дмитрий Песков.
Ярче всех выразился Дональд Трамп. После телефонного разговора с Путиным он признал работу украинских диверсантов “дерзкой и крутой”.
Почему этот провал так важен? За подобные сферы в России отвечают несколько ключевых структур: ФСБ – Александр Бортников, внешняя разведка – Сергей Нарышкин, ГРУ (Главное разведывательное управление) – не слишком известный публике Игорь Костюков, и те, кто ближе к народу: МВД – Владимир Колокольцев, Следственный комитет – Александр Бастрыкин. По должности за внутреннюю безопасность отвечает первый замглавы ФСБ Сергей Королёв.
Александр Бортников возглавил ФСБ в 2008 году, сменив на посту другого путинского соратника, Николая Патрушева. В 2019-м Путин приколол к его пиджаку звезду Героя России. За что конкретно, неизвестно: подвиги чекистов строго засекречены. Именно при Бортникове, как утверждают журналисты “Новой газеты” и других изданий, были отравлены неугодные режиму политики и общественные деятели: Алексей Навальный, Дмитрий Быков, Владимир Кара-Мурза, Пётр Верзилов. А дело об убийстве Александра Литвиненко в Лондоне и попытку отравления Сергея Скрипаля в Солсбери относят к полю ответственности ГРУ, которым сегодня руководит Игорь Костюков. Он фигура непубличная, но в мае мелькал на переговорах в Стамбуле в составе российской делегации во главе с Владимиром Мединским.
В 2007 году ставленник Путина и его университетский однокашник Александр Бастрыкин возглавил Следственный комитет. Проект Медиа и Новая газета выяснили, что назначение Бастрыкина обсуждалось в разговорах между приближённым Путина адвокатом Игорем Соболевским и криминальным авторитетом из Петербурга Геннадием Петровым. Следственный комитет под руководством Бастрыкина возбуждает дела по репостам, “оскорблениям чувств” и лайкам в соцсетях. Бастрыкин – не полевой следователь, он чиновник, администратор и идеолог. Его образ “главного следователя страны” строится не на раскрытых преступлениях, а на тотальной преданности Путину, участии в зачистке инакомыслия и в формировании идеологической вертикали силовиков.
Владимир Колокольцев, министр внутренних дел России. Он не идеолог, а технократ. Классический выходец “из низов”: начинал опером, прошёл путь до начальника московской полиции. При нём МВД пыталось хоть как-то модернизироваться. Были шаги по цифровизации, борьбе с мелкой уличной преступностью, перестройке патрульных служб. Его называют человеком старой школы: он ориентируется на вертикаль, дисциплину и не любит публичности. На фоне Бастрыкина или Патрушева Колокольцев кажется почти "умеренным".
Андрей Белоусов – “бухгалтер войны” в кресле министра обороны. Именно его ведомство недосчиталось двух десятка самолетов ядерной триады. Назначение чиновника без погон на один из ключевых постов путинской вертикали – это не про модернизацию армии, это про контроль. Белоусов не полководец, а распорядитель ресурсов, поставленный не побеждать, а считать. Его главная задача – не фронт, а баланс: чтобы война продолжалась, но не сожрала бюджет быстрее, чем можно объяснить по ТВ.
Два других ветерана силового блока, Сергей Шойгу и Николай Патрушев, формально теперь не несут прямой ответственности за провал ПВО: первый – в статусе опального бывшего министра и "почетного" Секретаря Совета безопасности, второй – в кресле помощника Президента.
Операция “Паутина” стала ударом по самолюбию Путина и силовиков, но не пошатнула "вертикаль власти". Эта система строилась не для побед, а для выживания. Настоящая угроза для режима – не дроны СБУ, а внутренние фигуры вроде Пригожина, устроившего марш на Москву, или Навального, сумевшего сплотить миллионы и предложить обществу альтернативу. Оба мертвы. И власть может спокойно смотреть в камеры, изображать контроль и рисовать рейтинги.
Комментирует глава расследовательского проекта “Система” Андрей Сошников.
Кто из российских силовиков несёт ответственность за операцию “Паутина”?
– За этот провал несёт ответственность весь силовой блок. Можно перечислить: ФСБ, потому что они не смогли выявить такую серьезную спецоперацию и отследить кустарные склады, где производились дроны. СВР, потому что их источники не доложили о том, что такая спецоперация готовится. ГИБДД, потому что они не обратили внимание на подозрительные фуры. Можно перечислять спецслужбы, каждая из них несёт долю ответственности в этой системе силовой вертикали.
Влияние спецслужб на общество увеличивается, а безопасность –нет. Кто виноват? Кадры или палочная система?
– Когда есть установка у районного руководителя ФСБ, что нужно поймать столько-то шпионов в течение года, то он будет просто придумывать этих шпионов. Дела о шпионаже фальсифицируются, ответственное лицо не ищет настоящих злоумышленников, а "шьёт" им дело. С другой стороны, есть система неприкасаемости спецслужб, потому что спецслужбы – это кадровый институт.
Спецслужбы – это кадровый институт
Люди начинают карьеру в спецслужбах, потом переходят в исполнительную власть. Когда начинают эту карьеру, думают, как перейдут на выгодные позиции, где можно брать взятки, влиять на бизнес, помогать нужным людям. Это система кормления и кадровый институт, а не силовой блок, не спецслужбы в традиционном смысле слова.
Были ли в последние годы случаи, когда конкретные силовики понесли ответственность за провалы, теракты, утечки данных, или в системе нет механизма подотчётности?
– Мы от недостатка знания об этой системе так думаем. Если посмотреть на главное управление МВД по Санкт-Петербургу: там скандалы, аресты, обыски, обвинения во взятках, полицейские отправляются в заключение, потом им ставят нового начальника, потом этот начальник горит на взятке. Почему мы много знаем именно о петербургском главке? Есть журналисты, у которых есть источники, они об этом пишут, на этом строится региональная пресса. В Москве такой прессы нет, известно мало. Например, когда было дело Ивана Голунова, то генерал полиции по ходатайству из МВД был отправлен в отставку, потому что это дело было сфальсифицировано и развалилось. Это был сигнал обществу, что да, здесь мы были неправы.
Прошло больше года после теракта в Крокус Сити. Почему глава ФСБ Бортников не понёс ответственность за провал спецслужб?
– Потому что дело не в конкретной персоне, которая возглавляет эту систему. Бортников надёжный, понятный для Путина. Путин уверен, что он не поднимет восстание. Путин знает, какие опасности таятся в сильных спецслужбах, в том числе для его личной власти. Поэтому Бортников для него удобен. Бортников ни разу, никаким микросигналом не дал Путину понять, что он не лоялен. Если отстранять Бортникова, то нужно искать кого-то помоложе. Во-вторых, нужно реформировать систему ФСБ, а сейчас никто этого делать не будет, потому что силовики верят собственной пропаганде. Вы можете представить, что внутри системы спецслужб есть люди или группы, которые могут что-то затевать против Путина? Нет. Но они могут себя преподнести обществу, что “мы новые ФСБ, мы по-другому работаем”, и могут начать заслуживать уважение, которого у них не было. А это представляет опасность для центральной власти.
В 24-м году Путин убирает Патрушева с должности секретаря Совета безопасности и назначает своим помощником. Это понижение или наоборот?
– Совет Безопасности РФ больше всего сейчас напоминает Советское Политбюро, и Патрушев на каждом заседании присутствует, иногда что-то говорит. Это видно по отчётам на сайте Кремля. Патрушев на месте, у него есть доступ к президенту.
Всё держится на среднего уровня офицерах
Мы не знаем, как они часто встречаются лично, но это очень надёжный кадр, один из архитекторов путинской системы, безусловно. Так что с Николаем Патрушевым всё ок. То же самое с Алексеем Дюминым, который одновременно с Патрушевым был назначен помощником Президента, параллельно – секретарём Госсовета. Он достаточно харизматичный политик, но его Путин как будто сейчас отодвинул в тень, Доступ к президенту через Совбез или через Госсовет у него сохраняется.
Как писал The Times, Патрушев и Бортников убеждали Путина начать войну, то есть они выступают больше на идеологическом фронте, а кто работает? Кто конкретно занимается безопасностью в стране, а не идеологией?
– Думаю, что всё держится на среднего уровня офицерах, в первую очередь ФСБ, имён которых мы не знаем, и они помоложе, чем нынешний политический класс в России. Им лет 40-50, не 70. Вот на этих людях в погонах всё и держится. Они, наверное, в какой-то момент впервые узнали, что такое интернет, и не только по распечаткам узнают новости.
О новой войне дронов говорим с бывшим офицером ВВС Украины Анатолием Храпчинским. Что для вас, военного специалиста, стало самым важным итогом операции "Паутина"?
– Изменение тактики подхода по ударам в глубине врага. Дальнобойное вооружение, крылатые ракеты – есть ли потребность в таком вооружении, когда можно произвести удары по стратегических объектам, используя малые дроны? Если говорить о развитии беспилотников, мир предусматривал появление беспилотных систем на уровне “забрать пилота из самолёта”, допустим, F-35, и затем пилотировать этот самолёт удалённо. Сейчас 100 маленьких дронов смогли существенно повредить 41 самолёт.
Американцы принимали участие в операции "Паутина"?
– Я больше чем уверен, что нет. Это существенное изменение парадигмы, ломается архитектура безопасности любой страны с появлением такого вооружения.
Ломается архитектура безопасности
Можно выйти в магазин, купить обыкновенный мавик, 3D-принтер, и в руках – оружие. Это новый вызов. Безусловно, было бы хорошо развивать какие-либо науки, а не военную. Но агрессия со стороны Российской Федерации не позволяет нам спокойно заниматься мирной жизнью, у нас хотят забрать нашей жизни. Мы вынуждены создавать оружие в тех условиях, в которых оказались: слабая помощь со стороны наших партнёров, большое количество вооружения у Российской Федерации. Нужно работать в технологичных рамках.
Как дроны изменили тактический и стратегический подход на фронте? Можно ли говорить о закате традиционной артиллерии и авиации?
– Итоги Второй мировой войны говорили о том, что не будут больше использоваться танки, другое тяжёлое вооружение, будут использовать высокоточные ракеты. Сейчас это вооружение используется, но появляется новое. Какая-либо война генерирует новое вооружение и модифицирует то, что было. Дрон может существенно заменить артиллерийские снаряды, миномётные удары, противотанковые гранатомёты. Это средство, которое может работать на глубину до 50 км, высокоточное, чётко направляется оператором в цель. В дальнейшем малые средства поражения будут решать глобальные задачи.
Можно ли эффективно бороться с дронами с помощью РЭБ, маскировки или иных технологий?
– Средства радиоэлектронной борьбы могут активно противодействовать беспилотникам, которые используют каналы коммуникации. Используется даже помповое оружие для противодействия малым FPV-дронам. Нужно говорить о комплексном подходе защиты. Думаю, сейчас многие государства поднимут вопросы безопасности своих авиационных баз, аэродромов. Давайте вспомним, когда в Хитроу залетело несколько дронов наподобие мавика, это парализовало аэропорт практически на сутки. Вызовы такие были. Мир увидел эффективность и опасность FPV-дронов только после “Паутины”.
Наш солдат – не пассивная мишень
Российские войска активно бьют FPV-дронами вдоль линии соприкосновения, непосредственно по гражданским лицам. Недавно удар был в Сумах по маршрутке, где ехали гражданские. Практически ежедневно Херсон, Запорожье, другие прифронтовые города страдают от ударов дронов.
Как война дронов повлияет на военные бюджеты? Будут ли армии отказываться от дорогостоящих систем в пользу массовых технологий?
– Технологии будут становиться дороже. Дрон, который использовался в начале полномасштабного вторжения, стоил 300-500 долларов, сейчас некоторые дроны могут стоить до 2.500 долларов, а некоторые и до 5 000, потому что есть необходимость в технических решениях: тепловизионная камера, ночная камера, дневная камера, разные типы управления.
Как изменяется роль пехоты на фоне цифровой и беспилотной войны? Не превращается ли солдат в пассивную мишень?
– Наш солдат –не пассивная мишень. Сейчас военнослужащий, приходя на службу, получает дроны, наземно-роботизированные системы, планшет с программным обеспечением. Это более высококвалифицированные военнослужащие, операторы, которые имеют критическое мышление, могут анализировать ситуацию на линии боевого столкновения и использовать имеющееся вооружение. Это генерация пехотинцев, которые превращаются в высокоинтеллектуальных людей, могут управлять роботизированной техникой, стратегически мыслить, чтобы победить противника.
Когда противники перестанут рыть многокилометровые окопы, когда это уйдет в прошлое?
– Пока останутся такие окопы. Но эра прямого столкновения, эра использования стрелкового оружия в руках уходит. Мы можем контролировать линию боевого столкновения за счёт роботизированной техники.
